Бумажный дракон. Владислав Иноземцев о том, почему союз России и Китая оказался пустышкой - «Мнения»

Вплоть до трагического дня 24 февраля практически любая дискуссия, касавшаяся отношений России и Запада, неявно или прямо предполагала участие некоего «третьего» субъекта этой непростой истории. Большинство экспертов (действующим политикам говорить такое было не слишком пристойно) постоянно отмечали, что если европейцы и американцы будут не слишком ласковыми с привередливой славянской партнёршей, то она наверняка предпочтёт им своего давнего азиатского ухажёра – а «подталкивать Россию в объятия Китая» (эта формула стала кочевать из одного текста в другой с начала 2010-х годов) как бы по умолчанию казалось самой большой геополитической ошибкой.

Данный подход исповедовали и те, кто периодически мелькал на мероприятиях «Валдайского клуба», как Джон Миршаймер, давно повторяющий в своих оценках американской политики, что

а также что

и даже Генри Киссинджер, который пытался превратить сближение США с Россией ради совместного противостояния Китаю в главную внешнеполитическую идею администрации Дональда Трампа.
Его придерживались также многие аналитики, которых вряд ли можно было заподозрить в связях с кремлёвскими пропагандистами. Так, Иэн Хилл писал, что

а Чарльз Капчан даже утверждал, что

Подобные опасения были в некоторой мере объяснимы: как минимум с середины 2010-х Россия воспринималась как опасная ревизионистская держава, тогда как Китай ещё раньше стал считаться основным экономическим соперником Соединённых Штатов (возвышение этих двух стран ещё в середине 2000-х заставило западных аналитиков провозгласить «возвращение истории» и геополитического реализма [см.: Kagan, Robert. The Return of History and the End of Dreams, New York: Alfred A. Knopf, 2008]). Отношения США как с Китаем, так и с Россией ещё больше испортились в годы президентства Трампа – и с тех пор их союз стал выглядеть особенно опасным, так как два противника Америки (возглавляемые, как это постоянно подчёркивалось, авторитарными и даже диктаторскими лидерами) не могли создать никакого другого альянса, кроме как направленного против интересов США и Запада в целом.

Нельзя не признать, что для такого вывода имелись многочисленные основания. И Владимир Путин, и Си Цзиньпин неоднократно критиковали «американоцентричный» мир и представляли собственные страны как идущие в авангарде борьбы против установления Западом глобальных правил. И Россия, и Китай заявляли о неприятии «долларовой гегемонии» и санкционной политики, создавали свои форпосты в чувствительных для западных интересах регионах, в унисон действовали в ООН при блокировании предлагавшихся западными державами инициатив. Практически накануне войны, в ходе визита Путина в Пекин, руководители обеих стран подписали бессмысленное, но изобиловавшее провокационными идеологизированными формулировками «Совместное заявление о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и глобальном устойчивом развитии».

При этом два главных вопроса оставались не только не отвеченными, но даже всерьез и не поставленными – о том, насколько глубоким является китайско-российский союз (Договор о добрососедстве и сотрудничестве между Пекином и Москвой обязывает участников «в случае возникновения риска агрессии» против одной из сторон... «вступить в консультации» относительно мер по снижению этого риска, но не более того) и насколько серьёзным может быть синергия потенциального альянса (за последние десять лет российско-китайская торговля выросла более чем в 1,65 раза, но взаимные инвестиции практически не увеличились).

Российское вторжение в Украину принесло, на мой взгляд, шокирующие результаты – причём шок обусловливался тем, что никаких особых перемен не произошло. Россия, подвергнутая западным санкциям, естественно, «подвинулась в сторону Китая», который по крайней мере на словах остался её союзником, осудив «санкционный произвол» США и стран НАТО – но я бы не сказал, что со стороны Пекина последовало нечто взаимное.

Если взглянуть на ситуацию, которая сложилась через четыре месяца войны, можно увидеть следующее: Москва стала серьезнее зависеть от Китая в трёх отношениях. Первым я бы назвал финансовое: за последние годы Банк России серьёзно увеличил вложения в китайские бумаги, номинированные в юанях. Если сопоставить официальные данные о таких вложениях со статистикой использования юаня в мире как резервной валюты, окажется, что Банк России держал почти четверть (!) всех номинированных в юане глобальных резервов. Если до ареста российских активов за Западе эти средства составляли около 13% резервов Банка России, то сейчас – не менее четверти, а если говорить о ликвидных активах, то и ещё бóльшую часть. Ими российские власти могут свободно пользоваться – например, для финансирования китайского импорта.

Банк России держал почти четверть (!) всех номинированных в юане глобальных резервов

Вторым стоит счесть торговое: Китай готов и далее покупать во всё возрастающих объёмах российские ресурсы (что крайне важно в условиях попыток европейцев ввести энергетическое эмбарго): с апреля по июнь экспорт российской нефти в Китай вырос на четверть, с 1,59 до 1,98 млн баррелей в день, растут поставки газа по «Силе Сибири»; Китай не отказывается от закупок СПГ; в торговле углём также заметен рост товарооборота – но не стоит забывать, что российские поставки газа и нефти в Китай составляют 15-18% его общего импорта этих товаров, и, что следует особенно подчеркнуть, рост их объёмов идёт на фоне всё более увеличивающихся ценовых скидок, так что это говорит скорее о прагматичности китайцев, чем об их желании помочь «другу и партнёру».

После определённого спада (в марте-мае 2022 года китайский экспорт в Россию сократился по сравнению с тремя предшествующими месяцами более чем на 40%) стала восстанавливаться и торговля технологическими товарами – по всей видимости, к концу года доля смартфонов китайских брендов на российском рынке превысит 80%; подобный же уклон наверняка будет заметен и в других товарных позициях.

Третьим направлением сотрудничества станет технологическое: Китай практически наверняка окажется главным партнёром России по программе импорта критически важных технологических товаров – от автомобилей и частей к ним до оргтехники, от промышленного оборудования до систем обеспечения мобильной связи. Кроме того, можно не сомневаться, что Пекин попытается поучаствовать и в «параллельном импорте», продавая в Россию образцы не попавшей напрямую под санкции западной продукции, не раскрывая при этом конечного «пункта назначения». Однако всё это настолько естественно для любого крупного торгово-экономического партнёра, что никак не может быть представлено в качестве доказательства существования между странами стратегического альянса.

Об этом же говорит и тот факт, что Пекин не «подвинулся ближе к России» после её вторжения в Украину. Китай не поддержал путинскую «спецоперацию», не признал «суверенитета» «ЛДНР» и последовательно призывает остановить войну и сесть за стол переговоров. По некоторым сведениям, он ответил отказом на просьбу Москвы о военно-технической помощи (хотя само наличие такой просьбы активно опровергается Кремлём).

Однако известно, что китайские банки отказались финансировать сделки с российскими нефтяными компаниями; китайские власти не стали поставлять России подсанкционные запчасти к самолётам Airbus (хотя последние производятся на заводе в Тянцьзине); китайская платёжная система UnionPay не стала предлагать свои карты в России клиентам попавших под санкции банков. Китайские лизинговые и транспортные компании начали отзывать использовавшиеся в России контейнеры; китайские технологические гиганты стали официально сворачивать бизнес в нашей стране, намереваясь ввозить свою продукцию через страны Таможенного Союза; а китайское правительство уведомило российскую сторону о невозможности посадки в китайских аэропортах «украденных» у лизингодателей самолётов. Наконец, Китай начал стремительно переориентироваться на те проекты в рамках стратегии «пояса и пути», в которых не участвует Россия, планируя существенно расширить транзит своих товаров через Казахстан и Закавказье в Европу.

Такая политика Китая основывается на доминировании среди китайских элит оценки российской войны в Украине как стратегической ошибки, допущенной вследствие распространения в российской элите иллюзорного представления о «вставании с колен» Российской Федерации и одновременного «упадка» Соединённых Штатов и Запада в целом. Ещё в мае влиятельные китайские эксперты и отставные работники министерств иностранных дел и обороны вполне открыто говорили в своём кругу о том, что «позиции ⁠России в российско-украинской войне становятся все более пассивными и неблагоприятными, а её грядущее поражение уже очевидно».

Еще в мае влиятельные китайские эксперты публично признавали, что грядущее поражение России очевидно

Эти настроения по мере продолжения операции распространяются всё сильнее, а основным трендом в современной мировой экономике китайские эксперты называют её «дерусификацию». Думаю, что в Пекине не без удовлетворения восприняли принятие новой стратегической доктрины НАТО, в которой Россия обозначена как «самая значительная и прямая угроза» безопасности альянса: в такой ситуации часть внимания, которое в том же контексте долгое время уделялось Китаю, перейдёт к России, что снизит напряжённость между Китаем и Западом (с момента начала войны, стоит отметить, контакты между лидерами США и КНР интенсифицировались). Соответственно, не может вызывать удивления ни корректный отказ Си Цзиньпиня посетить Москву в ближайшее время, ни относительное дистанцирование Пекина от российских внешнеполитических инициатив.

Таким образом события, развернувшиеся после 24 февраля, ознаменовали, на мой взгляд, вовсе не начало упадка западного мира, как это видится из Кремля, или не поражение НАТО, якобы «ставшее очевидным с самого начала спецоперации», а полное банкротство проекта российско-китайского альянса. Стало понятно, что даже в условиях радикального разрыва одного из его потенциальных членов с Западом другой не пришёл ему на помощь, предпочитая вести business as usual; никакой военной, финансово-экономической и технологической «синергии» в данной части мира не возникло.

Война ознаменовала полное банкротство проекта российско-китайского альянса

И хотя Энтони Блинкен недавно заявил, что «поддержка Китаем российской войны в Украине» осложняет американо-китайские отношения, я бы не сказал, что такая «поддержка» в явной форме имеет место. С китайско-российским альянсом случилось то, что иногда происходит с картёжником, делающим вид, что у него есть очень сильный козырь. Если против него играют неопытные противники, которые могут испугаться блефа, он может сорвать куш – но если он вдруг покажет свои карты, то проиграет. Альянсом России и Китая мир можно было пугать до тех пор, пока кому-то казалось, что российская армия действительно сильна, а не представляет собой небоеспособный сброд, пополнять который возможно разве что уголовниками, и что в случае жёсткого противостояния с Западом две страны объединятся, дополняя друг друга экономически, финансово и политически.

Сейчас понятно, что Китай не скажет ни слова, даже если вся российская орда будет перемолота в Украине западным оружием; будет покупать дополнительные объёмы российской нефти только за 2/3 её рыночной цены; и поставлять нам свои высокотехнологические продукты только в том случае, если это не сломает связи китайских корпораций с европейскими и американскими поставщиками. Союза не случилось. Гора родила мышь. Самая продаваемая западная страшилка оказалась детским комиксом. Теперь, как справедливо утверждает Фарид Закария, «достижение победы над Россией выглядит как наилучшая стратегия Запада в отношении Китая». И это, на мой взгляд, один из главных случившихся итогов пока ещё не завершённой украинской войны Владимира Путина.