Исповедь заключенных. Как администрация ФСИН зарабатывает на пытках и издевательствах - «Исповедь»

Одной из самых обсуждаемых тем последнего времени стали пытки в российской пенитенциарной системе. Между тем, издевательства над узниками имеют вполне прагматичные цели для администрации ФСИН и помогают ей неплохо зарабатывать.

Истории, которые мы публикуем, произошли в разных местах лишения свободы разных регионов страны. Однако их все объединяет схожесть способов вымогательства и прессинга, используемых руководством исправительных учреждений для принуждения заключенных к покорности и готовности заплатить даже за то, на что они имеют право по закону.

«Купить можно все что угодно: телефон, наркоту, УДО»

Максим Хохлов, освободился в 2018 году

В 2007 году в возрасте 16 лет я попал в воспитательную колонию для несовершеннолетних в городе Жигулевск Самарской области. Незадолго до моего приезда там произошел бунт. Встречали нас очень жестко. Избили сразу, причем участвовали и осужденные, и сотрудники администрации. Полученная во время «прописки» рваная рана глаза вскоре загноилась, глаз даже хотели удалить. В итоге зрение так и не восстановилось. Дальше в этой колонии меня все время держали только в одиночке; потом, в мае 2009 года, перевели на взрослую ИК-11. Там у администрации был обычный набор платных услуг: облегчение условий содержания, увеличение числа свиданий и передач. Также можно было улучшить быт: получить помягче кровати, доступ к стиральной машинке и микроволновке, возможность заниматься спортом, снятие наложенных взысканий, условно-досрочное освобождение (УДО) и т.д. Стоило это от нескольких десятков до нескольких сотен тыс. руб. — в зависимости от платежеспособности заключенного. Если человек, например, из Москвы — берут больше. За наличные можно купить мобильные телефоны, наркотики, все, что угодно. Одного начальника отряда этой колонии УСБ «принимало» за наркоту прямо в кабинете.

В теме все. Те, кто проносит, те, кто их пропускает в зону. Все получают долю. Телефон стоил около двух тыс. руб., но для москвича — уже пять. Потом эту трубку отберут и перепродадут в другой отряд или на свободу. У сотрудников даже была своя точка на воле рядом с колонией — магазинчик подержанных сотовых. Потом в 2011 году меня перевели в ИК-12 (поселок Молочница республики Мордовия). Там вымогали деньги даже за возможность получить хорошую работу. За деньги можно было занять выгодную должность: бригадира, завхоза. Для этого требовалось, к примеру, за свой счет сделать ремонт какого-то объекта: барака, ШИЗО (штрафной изолятор), ПКТ (помещение камерного типа) и т.д. Все материалы тоже покупались на свои. Важно, чтобы было красиво. Комиссии и проверки руководства должны радоваться.

Со мной сидел Юрий Жерновых. Он с товарищами заплатил сотрудникам колонии и даже самому начальнику деньги, приобрел станки, закупил древесину, запустил пилораму. Начал производить товар, сам же нашел фирму, которая эту продукцию закупала. Прибыль делилась между ним и администрацией. Руководству понравилось: оно стало требовать больше денег, потом еще больше. Юрия начали прессовать, насылать обыски, закрывать в изолятор. Он записал видео и выложил на YouTube, стал отправлять жалобы на администрацию и даже на УСБ. Были возбуждены уголовные дела, нескольких сотрудников «закрыли». В этом деле фигурировал даже сидевший с нами американец.

Я был старшим банно-прачечного комбината. Как-то вызвал меня начальник Александр Милакин и сказал, что другой осужденный, Илья Вахонин, переведет мне деньги, а я закуплю стройматериалы и отремонтирую баню и библиотеку. Этому осужденному обещали облегчение условий содержания и хорошую характеристику для УДО. Я пытался отказаться, но Милакин пригрозил изолятором. Мне официально выдали мобильный телефон, я через родственников нашел людей, готовых поставлять и привозить нужные материалы. Мне перевели 246 тыс. руб., мы сделали ремонт. Милакин доложил руководству, что на все это пошли деньги, вырученные с продажи продукции с промки. Но Вахонина при этом обманули и обещаний не выполнили. Его родственники подали заявление, начался скандал — тогда уголовное дело по мошенничеству решили возбудить на меня. Приехали из Управления ФСИН по Мордовии, из МВД. Из УФСБ прибыл оперативник Алексей Кузнецов, пытавшийся обвинить меня. Я написал на него жалобу в военную прокуратуру: тогда Кузнецова убрали, но прислали его же родственника из УФСБ. Меня на 11 месяцев посадили в изолятор в одиночку, били сильно раза четыре, заставляли написать явку с повинной и оговорить себя. Спасло то, что у моих близких сохранились все чеки и финансовые документы. Вступились правозащитники: Бабушкин, Пономарев, Богдан, даже сама Памфилова. При этом пилорама совершенно случайно сгорела. Милакин ушел на пенсию, но против него возбудили уголовное дело. Новый начальник сказал, чтобы меня не трогали. Я досидел спокойно.

«Убили на всякий случай»

Василий Шамбир, освободился в 2018 году

Я уверен, что заработок на заключенных — это бич всех российских исправительных учреждений. Вся система выживания в колониях поставлена на финансовые рельсы. Используется абсолютно бесплатный рабский труд.

11 мая 2016 года я прибыл в ИК-7 и находился в этой зоне до 26 января 2018 г. В ИК-7 два режима: «общий» — для «первоходов» и «строгий» — для опасных рецидивистов. У этой зоны была репутация образцовой, где абсолютно все происходит по закону и каждый шаг совершается только согласно «правилам внутреннего распорядка», ведь именно там сидели Михаил Ходорковский и Ильдар Дадин. В официальных СМИ эту ИК называли «Зона радости». Но быстро выяснилось, что к сотрудничеству заключенных принуждали жесточайшим психологическим и физическим давлением. Причем к сотрудничеству совершенно незаконному, противоречащему всем нормам и правилам. Начальником ИК был отличавшийся маниакальной жестокостью антисемит — майор Сергей Коссиев. Без Коссиева в колонии не обходилось ничего. С ним приходилось согласовывать даже стрижку к свиданию с близкими.

Первыми попадающих на ИК-7 избивали сотрудники администрации. Дальше по указанию оперов за них брались сотрудничающие с администрацией заключенные, так называемый «красный актив». Иногда к прессингу присоединялся и сам Коссиев. В «актив», как правило, шли зеки со страшными статьями и громадными сроками — этим людям терять нечего. Их назначают нарядчиками, бригадирами. Хотя по закону пересекать осужденных с разных режимов запрещено, все руководящие должности на обоих режимах ИК -7 занимали рецидивисты. У любимого подручного Коссиева, нарядчика Дмитрий Кузнецова по кличке «Кетц», сидевшего за убийство на строгом режиме, даже были ключи от локальных зон, которые, по правилам, должны быть только у сотрудников колонии.

Когда меня привезли из мурманского СИЗО в ИК-7, Коссиев был в отпуске, и нашу группу «принимал» контролер по кличке «Якут» (фамилия Нелюбин). Сначала избили двух осужденных по статье 228, прибывших со мной, им даже не дали переодеться из гражданки в робы. Потом пришла моя очередь. Растянули «звездой», и я получил свою долю крепких тумаков.

Майор Сергей Коссиев

Сопротивляться бессмысленно — запинают толпой. Будут избивать, пока не сделают инвалидом или не доведут до самоубийства. Как правило, люди сразу соглашаются на все выдвинутые условия. В ИК-7 за это был ответственным Анатолий Луист, заместитель начальника, заправлявший промзоной. В колонии было несколько рабочих участков: дробление и обработка камня. Никаких современных станков и механизмов, заключенные использовали кайло (кирку). Был еще автосервис, разгрузка-погрузка угля, пилорама, швейная фабрика, теплицы, свинарник, котельная, мебельный цех (бондарка), где делались срубы, бани и т.д. Около 60% осужденных из примерно 700, находившихся в колонии, работали совершенно бесплатно — и я тоже. Это делалось на основании 106 статьи УИК (Уголовно-исправительного кодекса РФ), где говорится, что заключенных можно привлекать без оплаты труда к выполнению работ по благоустройству исправительных учреждений и прилегающих к ним территорий. За отказ сразу отправляли в ШИЗО. За ставки с зарплатой от 30 (тридцати) руб. до 2 тыс. руб. в месяц — таких было 200-220 вакансий — зеки бьются насмерть. Ведь только работающий осужденный может рассчитывать на УДО.

Я практически убежден, что деньги, полученные от реализации изготовленной там продукции, оседали в том числе в карманах того же Луиста, Коссиева и других сотрудников. Полагаю, что речь идет о миллионах рублей.

Если человек попробует пожаловаться, у него будут страшнейшие проблемы. Он будет сидеть «до звонка», его будут избивать. Передать жалобу нельзя было даже через адвоката. Защитников на выходе обыскивали в нарушение всех возможных законов, вся переписка тщательно изучалась, на коротких свиданиях всегда присутствовал опер. Звонки наиболее важных для администрации осужденных сотрудник ИК записывал дословно. В итоге жене можно было только передать информацию, что вот такому человеку нужно перевести определенную сумму, нужную для сотрудничества с администрацией. К примеру, мы переводили деньги на карточки Луиста или жены «Кетца».

Все проверяющие комиссии — полная профанация. По делу Дадина приезжала омбудсмен Москалькова — она спрашивала: «Как у вас дела?», и стройный хор отвечал: «Все очень хорошо!» Со мной в одной секции ночевал осужденный ростовчанин Андрей Романников — тоже «бизнесмен», тоже вынужден был платить, и его устроили в санчасть. Так Андрей рассказывал, что зеков во время приезда Москальковой из ШИЗО спрятали в санчасть. Избитые накрывались одеялами, если бы кто-то что-то вякнул — зарыли бы. Животный страх, ужас появляется. Со мной работали несколько рецидивистов, раньше отбывавших наказание на строгих колониях. Они рассказывали, что такого кошмара они не видели, даже на особом, самом жестоком из возможных режимов.

В 2016 году на собрании в присутствии сотрудника прокуратуры заключенный Владимир Аполлонов предложил ввести электронную платную переписку. Руководству показалось, что в этой идее скрыт какой-то подвох, критика — и тогда Владимира просто убили, на всякий случай. Володе было 52 года. Когда он только попал на зону, его начал избивать «актив» — без всяких объяснений. Били день, второй, третий. Администрация и санчасть закрывала на это глаза. После просьбы о письмах Аполлонова в защитном резиновом костюме ОЗК отправили чистить котел, где греют воду. После остановки в котле очень жарко — около 90 градусов. Эта изощренная пытка называлась «прожаркой». Когда Володя вывалился оттуда, держась за сердце, его сразу же избили. Коссиев решил, что Аполлонов «косит». В медсанчасти врачи посоветовали ему «пойти подрочить». Ближайшей ночью Аполлонов умер.

Еще одним вариантом издевательства было «отправить на говно». Из чана с мочой в свинарнике ведрами нужно было целый день носить страшно воняющую жижу. «На говно» могли назначить на сутки, двое, неделю. Помыться или постираться не давали, приходилось ходить в насквозь пропитавшейся нечистотами одежде. Был еще вариант «закопаться». Лопатой «Мансур» с коротким черенком, весом в 20 кг,  нужно было выкопать яму в свой рост, а потом ее сразу закопать. И так, например, неделю. Это делалось для того, чтобы полностью подавить людей, убить в них любую мысль о сопротивлении.

На мой взгляд, самая бесправная категория — «террористы», осужденные по 205–208 статьям УК. Как правило, выходцы с Кавказа, множество таких приезжало из Чечни. Среди них очень часто встречались жертвы чистого беспредела. Сильно доставалось и осужденным «бизнесменам» — их вынуждали раскошелиться и финансировать строительство различных объектов в зоне, ремонтировать кабинеты начальства. Так называемым «политическим» (бывшим депутатам, чиновникам и т.д.), даже если они платили, жилось гораздо тяжелее, чем насильникам и убийцам. Мне, к примеру, не разрешали даже купить за деньги с официального счета дополнительную пищу к скудному пайку, хотя это было разрешено правилами.

Договориться о послаблениях можно было с «Кетцом». Если ты согласишься дать денег, могут разрешить носить неуставную обувь или одежду, получить внеочередную посылку, дополнительное питание или свидание. Однажды «Кетц» пришел ко мне и предложил в обмен на послабления режима «выгрузиться» на миллионы рублей. Они считали, что раз я из Москвы, то сразу миллионер.

Когда назначили работать в баню, необходимо было за свой счет еженедельно покупать все мыльно-рыльные принадлежности, мыло и порошки на всех заключенных, заменять сантехнику и т.д. За год и восемь месяцев, которые я пробыл в ИК-7, пришлось в общей сложности выложить от 500 до 700 тыс. руб. За это даже не полагалось никаких преференций. Администрация в связке с прокуратурой была категорические против моего УДО. Я cмог добиться освобождения только после решения Верховного суда Карелии.

Одному из моих товарищей по заключению, Лаше Гогуа, пообещали, что в обмен на организацию за его счет производства, которое должно было приносить очень неплохой доход Коссиеву, ему дадут послабления режима и помощь в выходе по УДО. Но когда Лаша попытался заикнуться об УДО, его на 72 суток засадили в ШИЗО и там ежедневно избивали. Но Гогуа документировал все переговоры с Коссиевым, и это позволило провести расследование (историю Гогуа читайте дальше).

Сейчас в отношении Коссиева возбуждено уголовное дело, тот же Луист дает на него показания. Коссиев пытается пойти на сделку со следствием, желая получить условный срок. Кроме предъявленных ему обвинений в превышении служебных полномочий, я бы мог вспомнить ему и другие преступления. Так, у нас в отряде был Сергей Молоков, 35 лет от роду. Однажды ему стало плохо, остановилось сердце. Мы делали ему искусственное дыхание, дважды запускали сердцебиение. Но в санчасти, где должен был дежурить хотя бы фельдшер, никого не было — в субботу вечером Коссиев всех отпустил. «Скорая» ехала больше 40 минут, и Сергей умер.

Я уверен, что всю эту порочную систему придумал, внедрил и поддерживает начальник УФСИН по республике Карелия полковник Александр Терех. По моему мнению, такой же садист и каратель, как Коссиев, но более сообразительный. Терех часто приезжал к нам в колонию, Коссиев согласовывал с ним все свои действия. Когда начались проблемы с Дадиным, Терех вывернулся наизнанку, только чтобы спасти Коссиева. У полковника крутая «броня». Согласно некоторым данным, Терех находится в родстве с заместителем секретаря Совбеза Рашидом Нургалиевым.

«Взяли 5 млн руб., но кинули с УДО»

Лаша Гогуа, находится в местах лишения свобод (текст своей истории передал через адвоката)

С февраля 2016 года я отбывал наказание в ИК-7 УФСИН России по Республике Карелия. Прибыл я туда 12.02.2016. По прибытии сотрудниками учреждения мне было подброшено лезвие. Сразу дали понять, что я должен делать, что говорят сотрудники — независимо от того, законны их требования или нет. Меня определили в камеру №14 ШИЗО, ее еще называют «прожарочной». Туда ко мне приходили сотрудники Павлов и Серов, объяснившие, что если я хочу жить в безопасности, то нужно выполнять все их требования. Еще Серов добавил, что нужно признать нарушение, а именно тот факт, что у меня было выявлен запрещенный предмет — лезвие, иначе я никогда не выйду из ШИЗО. Кроме того, было сказано, что если я не буду выполнять требования сотрудников учреждения, то речи об условно-досрочном освобождении, которое у меня должно было быть в марте 2017 года, и быть не может.

Когда я был переведен в отряд №7, меня основательно потрепали осужденные. Они заставляли меня сообщать необходимую информацию о себе, при этом я приседал, в том числе поднимая матрац. Это происходило целыми днями, и, как мне говорили, именно Коссиев дал распоряжение о том, чтобы осужденные заставляли меня страдать. Потом я целыми днями при помощи лома колол лед на территории ИК-7. Когда я содержался в отряде №7, то приобретал продукты в магазине, и получилось так, что за неделю потратил 100 тыс. руб.

Я был направлен в так называемую «прожарку», которая находится в промзоне. Там я с утра до вечера кидал уголь. Осужденный Волков, контролировавший мою работу, сказал, что Коссиев дал распоряжение сделать так, чтобы мне трудно жилось в колонии. Через некоторое время Коссиев во время обхода учреждения сказал, что я слишком чистый. После чего мне была выдана очень тяжелая лопата, весом, как мне кажется,  более 20 кг, чтобы я ею перекидывал уголь. Волков повторил: для того, чтобы моя жизнь изменилась в лучшую сторону, я должен заплатить 50 тыс. руб. Я вынужден был согласиться.

Примерно в мае-июне 2016 года меня пригласил к себе заместитель начальника учреждения Луист и сказал, что если я буду финансировать колонию, то будет мне УДО. Я ответил, что могу организовать заказы для швейного участка, но мне для этого потребуются телефонные переговоры в неограниченном количестве. Кроме того, я попросил обувь вольного образца, дополнительные передачи и свидания.

Я позвонил своему другу и просил его сделать заказ в ИК-7 на спортивные костюмы и кофты. Заказ был на сумму около 300 тыс. руб. Все деньги для обеспечения этого заказа я вкладывал свои и просто просил знакомых перечислить нужные суммы.

Через некоторое время меня вызвал к себе Коссиев и сказал, что он видит мою заинтересованность и что мои действия положительно сказываются на производстве. Он сказал, что согласовал со своим руководством вопрос с производственными моментами и предложил мне подготовить бизнес-план того, как можно увеличить доходность учреждения. Он сказал, что если у меня будут хорошие идеи, которые принесут прибыль учреждению, то можно будет говорить об УДО.

В итоге я предложил развивать консервный цех и производство бондарных изделий, сделать несколько заказов авторемонта (я был готов предоставить 2–3 автомобиля), открыть пекарню и увеличить заказы на швейном производстве. Коссиеву мои идеи понравились, и он разрешил мне пользоваться связью. Мне разрешали встречи с друзьями, через которых я координировал всю работу, в том числе по вложению личных денежных средств в развитие производства на территории учреждения. Мои друзья оформляли заказы на бондарные изделия, оплачивалось все, конечно же, из моего бюджета. Для производства данных изделий мною было перечислено более 500 тыс. руб., и когда заказ был выполнен, то за мои же деньги он был выкуплен. Специально для данного производства мною было закуплено оборудование, в том числе аппарат для клемирования, который стоит около 100 тыс. руб., и данный аппарат сейчас должен находиться на территории учреждения.

Коссиев сказал, что на территории колонии есть летний домик, и нужно сделать так, чтобы мои друзья его купили. При этом он сразу сказал, что данный домик никуда за территорию учреждения моими друзьями вывезен не будет. Я не стал перечить Коссиеву, поскольку посчитал, что в противном случае мне ни о каком УДО речи быть не может. Я так понимаю, что домик достался самому Коссиеву. Кроме того, я еженедельно приобретал в магазине учреждения хозяйственные средства на сумму 30–50 тыс. руб. Кроме того, Луист попросил меня оказать финансовую помощь в ремонтных работах, на это я потратил около 500 тыс. руб.

В июле 2016 года ко мне подошел Луист и попросил оказать ему финансовую помочь для личных целей. В общей сложности Луисту было перечислено около 1 млн руб. В августе-сентябре 2016 года Коссиев сказал мне, что нужно увеличить денежный оборот учреждения на 12 млн руб., и если я этого не сделаю, то договоренности об УДО между нами не было. Тогда я предложил ему организовать производство светодиодных светильников, и это ему очень понравилось. Чтобы все соответствовало требованиям, был проведен конкурс. Все необходимые денежные средства для обеспечения конкурса были также предоставлены мною. Все деньги мои друзья брали у моих родственников, которых я об этом уведомлял. Мы сделали соответствующий заказ на комплектующие в Китай. Но в последующем никакой деятельности по производству светильников не было. В общей сложности для организации производства в ИК-7 мною было потрачено порядка 3–5 млн.рублей. Я считаю, что без ведома и согласия Коссиева никаких действий не совершалось бы.

В ШИЗО включали на полную громкость «Любэ». Когда открывали по очереди камеры, я слышал звуки избиения и крики осужденных

В апреле 2017 года я обратился к Коссиеву с вопросом о том, чтобы он выполнил свои обязательства, а именно — решил вопрос об УДО. Коссиев стал на меня орать, сказал, что он главный, и я не должен ставить ему условия, что мне будет очень плохо, что я не выйду живым из колонии, и чтобы от меня никуда информация не уходила.

Когда меня посадили в ШИЗО, перед каждой проверкой (два раза в день), сотрудники администрации включали очень громко репертуар группы «Любэ». Когда они по очереди открывали камеры, я отчетливо слышал звуки избиения и крики осужденных. Их заставляли по несколько раз повторять свои данные и при этом все время избивали. Правда, меня не трогали, потому что ко мне ежедневно ходил приехавший из Петербурга адвокат с фотоаппаратом, готовый фиксировать все следы избиений. Это меня спасло. Местные адвокаты все на стороне руководства колонии, поэтому их нет смысла даже брать в расчет.

Также я узнал от самого прокурора Сегежской прокуратуры по надзору Андрея Ивлева о том, что его жена является адвокатом и распределяет дела защитников, предоставляемых за счет государства. С учетом северного коэффициента, 90% дохода местных адвокатов зависит именно от этих дел. Так вот, если какой-нибудь из юристов пойдет против их коалиции, то потом останется без работы. Мне эту информацию позже подтвердили три адвоката.

Мне известно, что осужденные, работавшие неофициально, получали серьезные травмы — например, лишались пальцев. Все эти случаи оформляли так, как будто по собственной халатности им защемили руку дверьми. За это еще и наказывали: ШИЗО, «говно», «прожарка».

«Десять человек порезали вены — их отлупили и прятали от Москальковой в ШИЗО»

Игорь Кормановский, освободился в 2017 году

Я попал на ИК-7 в сентябре 2015 года. Только нас выгрузили из автозака, сразу же отправили в ШИЗО и всех новеньких отлупили. Били зэки из актива. Со мной был бывший депутат из Петрозаводска Сергей Якушев. Дневальный, решивший, что я тихо представляюсь, растянул меня, несколько раз ударил по почкам, пнул между ног. Потом меня избили, когда я после карантина попал в отряд. Позже я узнал, что на избиения и пытки давал указание сам директор Коссиев.

Доверенные лица Коссиева — Кузнецов по кличке «Кетц» и Иван Коротич, заключенные из актива — могли свободно передвигаться по территории колонии, у них были ключи от локалок. Коротич был руководителем хозобслуги. Они требовали с каждой покупки в магазине колонии свою долю: сигареты, кофе, чай. Если не дать, то они имели право отправить на «прожарку», на котельную или в свинарник. На котельной провинившихся заставляли возить уголь в тележках, куда было нагружено сразу по 400–500 кг. Я сначала думал, что это просто невозможно, но привыкаешь буквально за день. Была специальная «прожарочная» тележка с очень неудобными ручками и железным колесом от вагонетки. Тех, кто отказывался, дневальный Денис Каримов отправлял на вахту, откуда через 15 минут человек приходил уже весь избитый.

В ИК-7 было ПТУ, и администрации было выгодно, чтобы заключенные там учились. Доходило до того, что неофициально работавшие узники вынуждены были трудиться в ночную смену, а сразу после окончания должны были идти на занятия. Спать времени у них не было вообще. Если отказывались — ШИЗО и выговоры.

Били осужденных в ИК-7 часто. Помню, как завхоз Волков сломал только что приехавшему парню руку. Это произошло прямо в тот момент, когда в колонию после жалобы Ильдара Дадина приехала проверка. В это же время на строгом режиме вскрылось больше десяти человек — порезали себе вены на руках. Актив их отлупил, затем их подальше прятали от Москальковой в ШИЗО. Кого-то даже вывезли на спецтранспорте на другую зону.

«Плати или подохни»

Александр Бобров, находится в заключении (свою историю рассказал через адвоката)

В 2010 году меня осудили и этапировали в ИК-10 г. Димитровград, Ульяновская область. Весь срок я работал, имел много поощрений, стремился скорее выйти по УДО. Но для этого необходимо было вначале перевестись на колонию-поселение, а уже оттуда — на свободу. Я отсидел положенные 2/3 срока, и на суде меня поддержала прокуратура.

На колонии-поселении № 5, куда я попал, заместителем начальника по безопасности и оперативной работе трудится майор Марат Идрисов, ранее работавший на ИК-10, известный как человек со сложным характером. Он предложил организовать бизнес, за это обещал способствовать моему выходу по УДО. Возникла мысль открыть пекарню. По моим расчетам, она могла бы приносить ежемесячно 1,5 млн руб. чистого дохода. Идрисов потребовал, чтобы все это было сделано за мой счет. Для этого он организовал мне еще в карантине свидание с супругой, что было совершенно незаконно. В этот момент из отпуска вышел начальник колонии Валерий Перфильев, Идрисов нас познакомил. Кроме пекарни решено было запустить производство комбикормов для снабжения свинарника, находящегося в другой колонии (№3).

Я профинансировал ремонт всей аппаратуры, потратил более 100 тыс. руб. У меня сохранились чеки на эти траты, а также записи телефонных переговоров. Мне выделили отдельный кабинет в штабе, куда даже сотрудники заходили, только предварительно постучав. Личный телефон, факс. Заместитель начальника по производству Сергей Бояркин отдал мне свой компьютер, он же меня возил на своей машине, когда нужно было куда-либо съездить по городу. Мне позволили даже оформить банковскую карту для денежных переводов, выпускали из колонии без охраны. Я набрал персонал, закупил оргтехнику, заказал все необходимое оборудование. Для начала работ необходимо было только отремонтировать помещение и, конечно же, обеспечить сбыт продукции. Перфильев пояснил, что у него есть возможность поставлять выпечку в магазины ФСИН — при этом он гарантировал победы в тендерах внутри этой системы. После моего освобождения все это должно было достаться администрации КП-5.

Я направил документы на УДО. Через некоторое время Идрисов потребовал у меня 100 тыс. руб. — якобы на создание спроса на нашу продукцию. Я отказал, сославшись на обещание начальника колонии. У Перфильева и Идрисова начался конфликт, жертвой которого стал я. Прораб начал меня запугивать тем, что блатные изобьют палками. Несмотря на хронические заболевания, при которых категорически нельзя выполнять тяжелую работу, находиться на холоде и т.д., меня зимой направили на стройку. Я простудился, резко поднялась температура, обострились другие болезни. Врач выписал больничный, но Идрисов, не получивший денег, приказал идти долбить лед и чистить снег — за отказ обещал упрятать в ШИЗО. И так трое суток. Вот так: плати или подохни. На свидании с женой я потерял сознание, и меня увезли на «Скорой» в больницу.

Начались разборки. Обращались к начальнику УФСИН, но он ответил, чтобы мы сами разбирались. Приезжал даже корреспондент местного телеканала. Мне пригрозили, что если сюжет выйдет, начнут прессовать — так и случилось. Навешивали нарушения — якобы я не поздоровался с сотрудниками и не назвал свой срок и статью. Никаких доказательств этого не было. Обвинили в том, что я не поддерживал порядок в камере, хотя на видео было видно, как я убираюсь. Меня отправили в ШИЗО, давали по 10 суток. Потом меня перевели на другую колонию, потом в СИЗО, и в итоге вернули в ИК-10 на строгий режим, где я уже получил благодарственную грамоту и поощрение.