«Самое сложное — объяснить все детям». Рассказы жен крымскотатарских политзаключенных - «Общество»

В Ростове-на-Дону вынесли приговор по очередному делу «Хизб ут-Тахрир». С 2014 года российские силовики оказывают давление на крымскотатарских активистов. Меджлис крымскотатарского народа был объявлен экстремистской организацией и запрещен. Против мусульман возбуждают уголовные дела, в основном - об участии в «Хизб ут-Тахрир». Эта организация запрещена в России, хотя ее участники не были замечены в подготовке нападений или терактов. На территории Украины деятельность «Хизб ут-Тахрир» разрешена. При этом сами обвиняемые не признают своего участия в какой-либо организации. Они говорят, что их осуждают только за то, что они проводили встречи и читали религиозную литературу.

У крымских татар регулярно проходят массовые обыски, после чего их задерживают. За все время репрессий больше 80 женщин остались без мужей, 177 детей растут без отцов. Многие женщины попали в тяжелую финансовую ситуацию, оставшись единственными кормилицами в семьях.

The Insider поговорил с женами осужденных.

«Нас хотят сломить, потому что мы думаем иначе, чем нынешнее государство»

У Фатмы Исмаиловой трое детей. Всех мужчин в ее семье забрала ФСБ. В 2016 году арестовали мужа – Рустема Исмаилова. 18 июня 2019 года суд признал его виновным в участии в организации «Хизб ут-Тахрир» и приговорил к 14 годам лишения свободы. Отца и брата – Энвера и Ризу Омеровых – задержали в июне 2019 года. Их также обвинили в участии и организации ячейки «Хизб ут-Тахрир». 12 января суд приговорил 59-летнего Энвера к 18 годам заключения в колонии строгого режима, а его сына Ризу - к 13 годам. После ареста мужа, отца и брата Фатма открыла цветочную лавку под Симферополем и получила водительские права, чтобы возить детей в школу и ездить на суды к родным.

Отца и брата сегодня посадили, а в 2016 году забрали мужа. У меня трое детей. Когда мужа арестовали, было нелегко, потому что он для меня был всем, у нас же маленькие дети, он нас обеспечивал и заботился о нас. Тогда эту ответственность взял на себя мой отец. Пока шли суды по делу мужа, отец был все время со мной, мы с ним вместе возили передачки.

В 2019 году забрали отца и брата — это было как в фильме, наяву я такого не видела. Мы ехали в суд, и на Керченском мосту нас остановили, якобы для проверки документов, после чего подъехали сотрудники ФСБ и сказали, что им надо забрать отца. Они не представились, были в штатском, стали угрожать. В итоге отцу стало плохо, «скорая» сказала, что ему надо больницу, но сотрудники ФСБ посадили его в свою машину и увезли. Я поехала искать отца, но меня обманули, сказав, что он в Керченском РУВД, а там никого не было. Мне по секрету сказали, чтобы я искала в Симферополе, в центральном ФСБ. Я пыталась дозвониться маме и брату, но не смогла. Когда я приехала домой, обыски закончились, брата уже не было дома, у мамы поднялось давление, невестку забрали с преждевременными родами по «скорой». Я поехала в Симферополь. Никому не пожелаю тот день пережить.

Сегодня было очень неприятно видеть своих родных за решеткой. Нас на протяжении этих судов не пускали в здание и только сегодня сделали «подарок» и впустили. Когда слушаешь эти нечеловеческие сроки, не остается слов. Люди не совершали того, что им приписывают, и это нелегко.

Фатма Исмаилова с ребенком. Фото: Антон Наумлюк

После приговора в суде мне захотелось пожать руку отцу, потому что было понятно, что это последний суд, его увезут в неизвестном направлении, и когда я его увижу - неизвестно. Около выхода я приблизилась к клетке, там стояла женщина, одна из приставов. Я спросила у нее: «Можно мне подойти к отцу и дотронуться до его руки?». Она сказала: «Нет, девушка», - и попросила выйти из зала. В итоге на меня составили протокол о том, что я якобы вела себя агрессивно и отказывалась выходить из зала суда.

Людей, которые ехали из Крыма в Ростов-на-Дону на суд ночью, чтобы нас поддержать, останавливали и долго держали без объяснения причин. Спустя 4-5 часов им отдали документы и сказали, что они могут ехать только обратно. Такой вот у нас беспредел в Крыму творится.

Мой брат работал в Симферополе в фирме «Реал Крым». Она занимается напитками и всем таким. Он развозил продукты по точкам и выполнял заказы. Трое детей малолетних, жена была беременна четвертым, когда его забирали. Отец занимался молочной продукцией — он скупал молоко, перерабатывали вместе с мамой, делали сыр, сметану и так далее, и продавали. Обычная жизнь семьянина. Детей воспитывали с 90-х годов в Крыму, потому что они смогли вернуться на родину только в 1991 году. Было очень тяжело становиться на ноги, и когда все только наладилось — такой удар.

Мы уснули в Украине, а проснулись неизвестно где. Мы этого не желали, у нас никто не спросил. Мы все знаем, как Россия вошла в Крым. И нас, несогласных, хотят сломить и угнетают за то, что мы думаем иначе, чем нынешнее государство.

«Завтра ФСБ придет к соседу, начнется разговор о Коране, и его могут так же взять»

Когда в дом Ризы и Севиль Омеровых пришли с обыском, Севиль была на 29 неделе беременности. От стресса у нее начались преждевременные роды. Ее увезли в больницу на «скорой», мужу не разрешили поехать с ней. Своего четвертого сына Риза так и не успел увидеть, ребенок родился уже после ареста. Второй сын Омеровых особенно тяжело перенес арест отца, он до сих пор ходит к психологу. Севиль с детьми переехала к родителям - после всего, что произошло, им тяжело возвращаться домой.

Моему мужу 32 года. Он работал в Крыму торговым представителем. 10 июня 2019 года его задержали сотрудники ФСБ. Предъявили ему статью 205, начали психологически давить, мол, признайся, что ты террорист. Я была на 29-й неделе беременности. Нам как раз надо было утром выехать в больницу, у меня началось кровотечение и поднялось давление. Риза им говорит, что мне надо в больницу, а они нам заблокировали телефоны и сказали, что он останется, а я своим ходом пойду. Дети не понимали, что происходит. Нашему третьему ребенку было всего 2,5 года, он был сильно привязан к отцу. Риза столько лет помогал мне — и на родах присутствовал, и на УЗИ. Если были какие-то происшествия или проблемы со здоровьем, мы все вместе преодолевали.

Нарушений и судимостей у Ризы никогда не было, люди к нему относились прекрасно. Когда мы с ним заходили в магазин, все ему сразу говорили: «Ура, Ризашка. Как ты?». Когда Ризу забрали, многие, встречая меня, не сдерживали слез. Было собрано много положительных характеристик, многие хотели приехать к нему на суд и быть свидетелями. Все очень сильно расстроились. Приехали ребята с работы Ризы, привезли деньги, продукты. Они другой национальности, но сказали мне, что Ризу не увольняют, ждут его на работу и всегда будут ждать.

Наш второй сын очень тяжело перенес обыск и арест. Мы стоим на учете у психолога. Ему сейчас шесть лет. Он уходит в себя, когда видит «газели» и «скорые». Сейчас мы живем у моих родителей, поскольку у детей сильная травма, они не хотят возвращаться домой. Потом построим новый дом и с папой там будем жить. Третий сын очень часто все вспоминает, смотрит фотографии и говорит: «А вот тут ты плакала. Когда мой бабака приедет?». Он каждый раз ждет, что Ризу отпустят.

Севиль и Риза Омеровы. Фото с сайта «Крым.Реалии»

Риза и его отец никогда не были ни в чем замешаны, они всегда помогали другим заключенным. Ездили на суды, помогали организовывать праздники для их детей. Если дети болели, сразу включались, никогда не оставались в стороне.

Я замечала, что за Ризой следили, говорила ему об этом. Мы ничего не нарушали, нам нечего бояться и скрывать. Это политический заказ. На этих судах один сценарий — приговор. В совещательную комнату надо уходить на третьи сутки, а судья сказал вчера, что уже в десять часов суд. То есть, у них по плану все. Ни одного доказательства против них не найдено и не предъявлено. При обыске они ничего не нашли, просто все изъяли. Через месяц позвонили и сказали, что мы можем забрать свою технику, там ничего нет. Кроме нашей религии и Корана они больше ничего у нас не найдут. Я благодарю Всевышнего за то, что люди сплотились, что мы не одни. Нам помогают из всех точек России, Украины и Крыма. Очень много молебнов было.

Ни Риза, ни его отец не участвовали ни в какой запрещенной организации. Завтра ФСБ может прийти к соседу, начнется разговор о Коране, и его могут так же взять. Да, есть такая организация. Очень удобно обвинить в участии в ней любого мусульманина. 77 человек обвиняются по этой статье в Крыму. Это конвейер — прослушка разговоров в кухнях, мечетях и домах.

Они пытаются сломать людей и позакрывать рты. У нас никогда не было проблем с другими национальностями — ни с русскими, ни с украинцами, в Крыму не было никаких стычек. У нас есть многонациональные браки, у нас соседи, мы спокойно живем.

Мы надеемся, что справедливость восторжествует. На нашей стороне народ. Мы стали одним целым. Не имеет значения, кто они — крымские татары, украинцы или американцы. Люди стали друг другу помогать, начали уважительно относиться, глядя на беспредел. Я знаю, что мы добьемся справедливости, если будем сплоченными, и наших ребят освободят. Мы остались без кормильца. Мой муж в СИЗО — как мне поднимать на ноги четверых детей? Они плечами пожимают и говорят: «Это ваши проблемы».

«Мы выслушивали судью как провинившиеся школьники»

Маргарита Джаппарова после ареста мужа осталась одна с восемью детьми, старшему - 15, младшему - год. 12 января ее мужа - инженера Айдера Джаппарова — приговорили к 17 годам колонии. Маргарита рассказывает, что следить за ними стали еще с 2014 года. По ее словам, к ним приходили те же люди, что раньше служили в МВД Украины. Теперь они были в российской форме и искали «террористов».

Мы с мужем в браке 17 лет, у нас восемь несовершеннолетних детей от 15 лет до года. Мой муж работал сервисным инженером по тепловым системам. Он считается одним из лучших специалистов в Белогорском районе. Проблемы начались с 2014 года. Мы слышали, что сначала в Севастополе задержали ребят, потом начали на себе ощущать первые тревожные звоночки.

Осенью 2015 года к нам пришли сотрудники МВД. Мужа не было дома, я была с детьми. Они проникли в наш дом без разрешения и без предъявления документов. Я потребовала документы, которых у них при себе не оказалось, и тогда я просто вытолкала их за ворота. Они стали угрожать, требовали сказать, где мой муж сейчас, я им дала телефон и сказала: «Сейчас я его наберу, и вы с ним пообщаетесь. В чем проблема? Почему вы не можете с людьми спокойно разговаривать?». В итоге, они поговорили с мужем, не объяснили причину, и когда он пригласил их к себе на работу поговорить, не появились. С чем был связан этот визит в 2015 году - непонятно.

Дальше начались другие странные вещи. Каждый раз, когда мой муж совершал паломничество в Мекку, его допрашивали около 40 минут, меня тоже допрашивали: с какой целью и куда летим, почему я приняла ислам, в каком году вышла замуж и так далее.

Маргарита Джаппарова

Все это время мы ощущали на себе давление и пристальное внимание со стороны правоохранительных органов. Но я не хотела покидать свой дом, куда-то переезжать, поэтому мы спокойно продолжали свою жизнь. У нас на глазах арестовывали и задерживали других ребят, мы не могли оставаться равнодушными к этому. Муж присутствовал на судебных заседаниях, снимал все на видео. Видимо, это тоже сказалось как-то. До 2015 года он вообще был украинским правозащитником. Такие вещи не остаются без внимания.

К нам приходили те же люди, которые в Украине занимали определенные посты, и они никуда не делись. Те же люди, что были в МВД Украины, остались на своих местах, только теперь выполняли совершенно другие функции и искали так называемых «террористов». Каждый год к мужу приходил участковый и задавал по анкете вопросы о том, какой у него ислам, собирается ли он уезжать. Но это по-прежнему не вызывало у нас такого беспокойства, которое бы заставило сорваться и уехать, оставив свой дом.

После возвращения мужа с малого паломничества из Мекки в июне 2019 года рано утром к нам в дом ворвались сотрудники ФСБ, около десяти человек. Они закрыли меня в отдельной комнате, не дав мне возможности контролировать обыск и действия понятых. Стали перерывать все вокруг — в доме, во дворе, в гараже, в машинах. Ничего не нашли, забрали всю аппаратуру, которую через два месяца вернули. Муж говорил с ними, но было понятно, что у них одна цель — выполнить поручения и выслужиться. Во время обыска в адвокате нам отказали, в собственных понятых тоже. Мы были полностью бесправны, беззащитны, без средств связи. Мы не смогли даже предупредить родных о том, что у нас обыск.

На протяжении полутора лет муж находится в СИЗО. Сегодня мы услышали приговор ему и членам семьи Омеровых, что не было для нас каким-то шоком, но все равно сильно ударило по чувствам. Вначале это было немного унизительно, когда мы как провинившиеся школьники выслушивали судью. Было ощущение, что нас словно на линейке перед всей школой отчитывают. Но мы взяли себя в руки и, услышав сроки, сохраняли спокойствие.

«Я до последнего надеялась, что есть справедливость»

Во время одного из судебных заседаний Айше Асанова показала мужу записку со словами «Ты нужен мне как воздух». За это на нее составили протокол и оштрафовали. Ее мужа Марлена Асанова арестовали в октябре 2017 года. Айше осталась одна с четырьмя детьми. 16 сентября 2020 года его приговорили к 19 годам колонии строгого режима по второму бахчисарайскому делу «Хизб ут-Тахрир».

С 11 октября 2017 года жизнь разделилась на «до» и «после». До этого мы (я и четверо наших детей) жили в любви и заботе. Марлен постоянно дарил мне цветы, а детей баловал и выполнял все их желания: возил на каток, на рыбалку, на море и даже купил себе велосипед, чтобы вместе с мальчишками кататься. А с 11 октября жизнь вмиг перевернулась с ног на голову.

После обыска дети боялись оставаться дома, боялись меня отпускать куда-то, спали все вместе на одной кровати. Моей заботой стало делать передачки мужу в СИЗО, ходить на суды, собирать характеристики и тд. Когда начались суды в Ростове, я постоянно ездила и не пропустила ни одного заседания, так как это была единственная возможность увидеть мужа.

Айше Асанова, фото с сайта «Крым.Реалии»

В 2017 году Марлен получил премию «волонтер года», но в это время он уже находился в СИЗО.

В день приговора было очень тяжело, слезы катились по щекам, - я до последнего надеялась, что есть справедливость и судья увидит, что ребята ничего запретного не совершили, ведь за разговоры в мечети не сажают. Но я все равно надеюсь на Всевышнего, Он поможет, я уверена в этом, только сейчас надо проявить терпение. Я буду продолжать бороться, как и прежде, ведь все, что происходит в Крыму, — это репрессии по национальному и религиозному признаку.

«Весь этот этап — не что иное, как гибридная депортация”

К Майе и Серверу Мустафаевым пришли с обыском весной 2018 года. Для их четверых детей это был колоссальный стресс. Майе рассказывает, что один из сыновей до сих пор так играет: одевается в черное, как сотрудник ФСБ, и забегает в комнату с игрушечным пистолетом, крича: «Все на пол, телефоны на стол». 16 сентября 2020 года Сервера приговорили к 14 годам колонии строгого режима.

Утро 21 мая 2018 года — самое страшное утро в нашей семье. Шел третий день благословенного месяца Рамадан. В 6 часов утра я проснулась от сильного шума и, увидев силуэты в двери, поняла, что к нам пришли незваные гости. По сей день, просыпаясь рано утром, первым делом выглядываю в окно, страх не покидает меня.

После обыска, который длился более 4 часов, Сервера увезли и следователь сказал, что это надолго. Помню каждый взгляд Сервера во время обыска, как он смотрел на детей, пытаясь запомнить каждую их черточку, каждое движение. Уходя, матери и отцу он сказал, чтобы они не стеснялись, а гордились им, что он не сделал ничего плохого и они знают это. Обнял всех детей, старшему сыну сказал, что он остается за старшего и обязан быть помощником маме, помогать в воспитании братишки и сестренок, быть защитником — сильным и умным — для всей нашей семьи. А мне он сказал: «За сильными мужчинами стоят сильные женщины и будущее народа — за достойными матерями. Ты должна стать сильной для этих детей, для семьи, для домашнего очага».

Майе Мустафаева. Фото с сайта «Крым.Реалии»

Уже третий год мой муж находится в застенках. За это время у него очень сильно ухудшилось здоровье — испортилось зрение, появились проблемы с органами дыхания. Все это последствия условий содержания: непроветриваемые помещения, тусклый свет, сырость, насекомые.

Он провел год и четыре месяца в СИЗО Симферополя. 13 сентября 2019 года его и остальных фигурантов дела перевезли в СИЗО Краснодара. Там он два месяца сидел в одиночке, где канализация извергалась с пола прямо в камеру. С 7 ноября 2019 года по сей день он находится в СИЗО Ростова-на-Дону.

Весь этот этап — не что иное, как гибридная депортация. В 1944 году, назвав нас преступниками, крымских татар вывозили за пределы Крыма. Сегодня, навесив ярлык «преступник», назвав их «террористами», «экстремистами», людей сажают в автозаки и вывозят в российские тюрьмы. В соответствии с Женевской конвенцией, их этап незаконный.

2014 год перевернул всю историю жителей Крыма. За одну ночь мы оказались в абсолютно другом государстве. Заснули в Украине, а проснулись в России. И жизнь жителей Крыма превратилась в кошмар. 6 лет репрессий — бесконечные обыски, аресты, штрафы, похищения, запугивания, давление на крымскотатарский народ. Более 80 политзаключенных, более 200 детей остались без своих отцов.

Мы с Сервером уже 10 лет в браке и у нас четверо малолетних детей. Наш четырехлетний сын по сей день играет в недетские игры, он одевается, как были одеты сотрудники ФСБ, набирает кучу пистолетов и забегает в комнату крича: «Все на пол, телефоны на стол». Дети получили сильный стресс, все это очень сказалось на их здоровье, их эмоциональном состоянии. Каждый день они интересуются, как же их отец, где он, что с ним, когда вернется.

Сервер работал на руководящих должностях и всегда относился к своей работе очень ответственно. Его всегда уважали сотрудники, он получил немало грамот за свой труд. За какую работу он бы ни брался, он очень искренне, со всей душой ее выполнял. Ему не хватало 24 часов, он буквально 2-3 часа поспит и все бегом, он очень энергичный, в нем столько силы духа, веры, что он заряжает всех по сей день. Где бы ни был, Сервер хотел своим примером показать свет и тепло ислама, он пытался быть примером, как и подобает быть каждому мусульманину — чистого ислама, в мире, где со всех сторон происходит оклеветание ислама в радикальных, страшных тонах.

В одном из писем он написал: «Я не хотел бы, чтобы меня забрали, когда я отдыхаю. Я не имею права спокойно спать, когда более 100 детей остались без кормильцев, когда семьи остались без поддержки. Для того, кто хочет, всегда есть пути, для кого кто не хочет, всегда есть возможность найти причины того, что он не может сделать. Так вот, я искал пути, а не искал причины, а искал пути как я должен сделать, чем я могу помочь. Естественно это всегда сопровождалось мирными, ненасильственными законными методами. Это и есть отличительная черта нашего народа и это пример для меня».

Начиная с 2014 года, после того как наши соотечественники стали сталкиваться с несправедливостью со стороны силовых структур, Сервер начал активно помогать их семьям. Он стоял у истоков и стал одним из координаторов общественного объединения «Крымская солидарность», деятельность которого направлена на оказание юридической, материальной и информационной помощи семьям политзаключенных Крыма, а также похищенных и пропавших мусульман.

Его неоднократно задерживали на границе и допрашивали по несколько часов сотрудники правоохранительных органов. Буквально за месяц до ареста ему позвонили из ФСБ Севастополя, настаивали на встрече, говорили, что это в его интересах и что у него есть максимум месяц. Но это не останавливало его. Он делал и делает все, чтобы доказать, что невозможно навесить на народ ярлык «террорист», «экстремист».

Моему супругу был вынесен приговор: 14 лет строгого режима. Конечно, это ужасающий срок. А за что? За посещение мечетей, разговоры про религию. За веру. За его активную деятельность. За его стойкую позицию.

«Террор — это когда сажают на 13-19 лет, разрушают семьи»

У Сервера и Заремы Зекирьяевых 13 детей. Самая младшая дочь Аиша родилась уже после ареста. Сервер восемнадцать лет проработал в школе учителем физкультуры. Потом, чтобы прокормить семью, начал выращивать и продавать цветы. К Зекирьяевым пришли с обыском в годовщину их свадьбы. 16 октября 2020 года суд приговорил Сервера к 13 годам колонии строгого режима.

Моего мужа арестовали в годовщину нашей свадьбы — 20 лет мы прожили вместе. В пять утра к нам пришли с обыском. Мы проснулись от шума во дворе, посмотрев в окно увидели полный двор вооруженных людей в форме с опознавательными знаками ФСБ. Сильно стучали в дверь, просили открыть: “быстрее, иначе выбьем”. Зашли, предъявив протокол обыска зачитали права, адвоката не дали вызвать, забрали все телефоны и гаджеты, попросили собрать всех детей в одну комнату, чтобы не мешали. Обыск начали с жилого этажа в сопровождении старшего сына, которому уже было на тот момент 18 лет. Когда закончили, попросили собрать зимние вещи для супруга, сказали, что заберут надолго. Муж спросил как надолго, — “как будешь вести себя”.

Зарема Зекирьяева с детьми. Фото с сайта «Крымскотатарский ресурсный центр»

С тех пор моя жизнь кардинально изменилась. У Сервера 13 детей. Он очень любящий, заботливый отец. Все свободное время проводил с детьми на природе, возил в лес зимой и осенью, а летом с мая месяца ездили на море. Когда муж был рядом, он решал все наши бытовые проблемы сам. Проблемы с медициной, все было на его плечах, а теперь мне одной приходится как-то это решать, но, как говорится, ко всему привыкаешь. Очень огорчает, что мои дети лишены счастливого детства, лишены отцовской любви и ласки. Моя малышка которая родилась уже после ареста, уже начала разговаривать. И, глядя на фото в телефоне, сама с ним разговаривает, просит его прийти домой.

Обвинение моего мужа в терроризме — полная ложь, он никакой не преступник. Я никогда с этим не смирюсь. Он не имеет ничего общего с террором. Террор — это когда сажают на сроки от 13 до 19 лет, разрушают семьи, оставляют детей сиротами при живых отцах из-за того, что властям не нравится, как они верят и молятся, не нравятся их убеждения. Беседы в мечети не могут быть терроризмом, крымские татары не террористы. Мы будем и дальше нести истину о том, что наши мужья и другие соотечественники не террористы. Мы будем стоять рука об руку в борьбе за наших мужей.

«Мы никогда не смиримся с этими обвинениями в терроризме»

Эдие и Мемет Беляловы прожили вместе всего полтора года. Их сыну Али три года, когда Мемета арестовали, ему было девять месяцев. Он знает отца только по фотографиям. «Теперь я для него и папа и мама», - говорит Эдие. Мемет – радиотехник, последние пять лет он занимался ремонтом компьютерной техники и мобильных телефонов. 16 октября 2020 года его приговорили к 18 годам лишения свободы в колонии строгого режима.

Мемет очень добрый, отзывчивый, ответственный, коммуникабельный, с любым человеком найдет общий язык. Мемет — человек с активной гражданской позицией, всегда готов прийти на помощь и поддержать в трудную минуту.

Мы поженились 16 апреля 2016 года, в этот день он пообещал сделать наш брак самым счастливым, и все так и было, хоть мы и прожили с мужем всего полтора года, но мы были счастливы. Все закончилось в то ужасное утро, когда к нам ворвались вооруженные люди в масках.

Эдие Белялова. Фото с сайта «Крым.Реалии»

После ареста Мемета наша жизнь кардинально изменилась. Но мы не одни, очень сильно ощущается забота и помощь от нашего народа. Нас не оставляют наедине с нашей бедой.

У нас есть один прекрасный сыночек Али, ему сейчас 3,5 года. Когда Мемета арестовали, ему было 9 месяцев. Он был слишком маленьким, чтобы запомнить своего отца, он знает его лишь по фотографиям. Теперь я для него и мама, и папа.

Уму непостижимо, за какие такие преступления дают такие огромные сроки. Моего супруга суд приговорил к 18 годам лишения свободы в колонии строгого режима. За что? За беседы в мечети об исламе? Мы никогда не смиримся с этими обвинениями в терроризме и продолжим бороться за освобождение всех наших ребят.

«Следователь сразу сказал, что Тимур сядет на 20 лет. Но мы верим, что эти сроки не сломят нас»

Диляра Ибрагимова только вернулась из роддома с четвертым сыном, как к ней и ее мужу Тимуру нагрянули с обыском сотрудники ФСБ. Они перевернули все, даже пеленки в коляске новорожденного. Тимур Ибрагимов был активным участником объединения «Крымская солидарность», которое помогает семьям политзаключенных и пропавших без вести крымских мусульман. 16 октября 2020 года суд приговорил его к 17 годам колонии строгого режима.

Мы поженились в 2008 году, у нас четверо несовершеннолетних детей. В нашем городе Тимура знают как добропорядочного, честного, искреннего и открытого человека. Он не разделял людей ни по национальному, ни по религиозному признаку, это все могут подтвердить. После прихода России в 2014 году он начал освещать события, происходящие в Крыму. Был гражданским активистом и помогал семьям, которые попали в беду, отцов которых арестовали на тот момент.

Все перевернулось 11 октября 2017 года, когда к нам в дом пришли вооруженные люди. Я только 10 дней назад вернулась из роддома. Сотрудники ФСБ зашли в дом, показали постановление об обыске и сразу же предъявили Тимуру обвинение в участии в террористической организации. Обыск проводили поочередно в каждой комнате. Они переворачивали все и обыскивали буквально каждый уголок. В зале у нас стояла коляска новорожденного ребенка. Они и ее обыскали, вытряхнули каждую пеленку. Сказали, что ищут оружие и литературу. Я разбудила детей и объяснила им, что происходит. Дети были очень напуганы и это, конечно же, сказалось на дальнейшем их психологическом состоянии, с которым мы работаем по сегодняшний день.

Диляра с новорожденным сыном Амиром. Фото с сайта «Крым.Реалии»

Следователь сразу сказал, что Тимур сядет на 20 лет. После этого началась череда судебных заседаний. Судебные процессы шли, как конвейер и словно под копирку. На многие заседания нас не пускали, они проходили в закрытом режиме. После двух лет содержания в СИЗО в Симферополе их отправили по этапу в Ростов-на-Дону. Везли в нечеловеческих условиях, так называемых стаканах, в которых очень душно и тесно. Тимуру с его телосложением находиться в стакане было невыносимо.

Начались поездки в Ростов, более чем 700 км в один конец. Это очень дальняя дорога, для большинства наших стариков — непосильная. В Ростове шел суд по существу, было 72 заседания и на одном из последних моему супругу дали 17 лет колонии строгого режима. Конечно же, это огромные сроки, но мы и не ждали оправдательного приговора. Практика показывает, что по таким делам дают огромные сроки. Мы все понимаем, но верим, что эти сроки не сломят нас. Самое тяжелое — объяснить все детям. Но на этом наша борьба не прекращается, мы будем бороться дальше мирным путем.