«Хороший полицейский меня не бил, а плохой наступал на ноги и выворачивал руки». Что говорят подростки, задержанные на акции в Петербурге - «Общество»

На митинге 23 января в Петербурге по разным данным приняли участие до 30 тысяч человек, 600 из них были задержаны. Сотрудники полиции применяли силу к протестующим: так, полицейский ударил ногой в живот Маргариту Юдину, после чего женщина попала в реанимацию. Корреспондентку The Insider Веру Рябицкую полицейские избили и затащили за волосы в автозак. Она пообщалась с другими задержанными — среди них были школьники и подростки, серьезно пострадавшие от действий силовиков.

Фаина Шахраманян, 16 лет, школьница

Я пришла на митинг, чтобы поддержать Навального. Я поддерживаю его давно — он не боится рассказывать про плохих людей: про чиновников, про Путина, про всех. Я против того, что его как человека, который не совершал преступления, незаконным путем судили в полицейском участке. Я за Навального, и в первую очередь я за права человека!

Это был второй мой митинг, и во второй раз меня арестовали. В первый раз я была в августе на «Кормим голубей». Меня тогда задержали люди в форме и отбили почки, били меня ногами, коленями. Мама очень боялась все это развивать, писать заявления на сотрудников, которые меня задержали. Мне тогда не было 16, и она переживала, что меня могут отобрать и лишить ее родительских прав.

В субботу меня снова задержали и избили. На площади Восстания меня выдернули из толпы, потому что, когда они вязали всех подряд, я кричала, ругалась и пыталась защищать людей, выдергивать их. Меня пнули в спину, я упала и разбила колено. Когда меня подхватыватили под руки, я уже перестала понимать, что происходит, опомнилась уже в автозаке.

Там у девочки, которую задержали вместе с ее мамой и братом, началась паническая атака, я пыталась ей помочь, пожалеть. Но творился беспредел. Меня избили шокером за то, что я крикнула на полицейского, когда у девочки, сидящей у окна со стороны выхода, упал телефон, а полицейский его пнул. Меня схватили за волосы, начали бить по лицу кулаком, повалили вниз, начали скручивать руки, взяли за шею, надели наручники.

В отделении № 35 меня держали восемь часов. Когда выводили из автобуса, меня сначала вел хороший полицейский, он меня не бил, а потом подошел другой, схватил за наручники, наступал мне на ноги, выворачивал руки. Он затащил меня в отделение в самую дальнюю комнату, начал угрожать и оскорблять: «Сколько тебе заплатили? Наверное, за наркотики работаешь?».

Потом приехала моя мама, и другие сотрудники полиции вели себя корректно. Утром мы с мамой сняли побои. Теперь мы не будем молчать. С мамой мы солидарны в отношении к Навальному и митингам. Но мама очень боится за меня, за то, что я могу пострадать. Но я буду выходить снова. Может, не на следующий митинг, но на другие.

Аня, 15 лет, школьница

Нас задержали вчера на площади Восстания. Подругу, ей 16 лет, взяли под руки и повели в неизвестном направлении. Я побежала за ней, но меня остановил сотрудник полиции и сказал: «Ты пойдешь с нами за компанию». На просьбу представиться, объяснить, почему и куда нас везут, никто ничего не отвечал. Сотрудник полиции ругался матом и повторял, как я его задолбала.

Когда нас завели в автобус, нам также не представлялись, ничего не объясняли и провоцировали задержанных — оскорбляли их. Я пыталась позвонить маме, но мне не дали. Потом меня и еще 10 человек из автобуса повели в автозак, Там было очень много людей, нас кое-как рассадили. Потом туда завели девочку, у нее была сильная паническая атака. Она пыталась объяснить, что у нее боязнь замкнутых пространств. Сотрудники полиции не слушали и запихивали ее в автозак. Когда другая задержанная пыталась ей помочь, ее избили, скрутили руки, ударили электрошокером.

У одной из девушек в автозаке началась паническая атака
Мужчину, который просился в туалет, тоже ударили электрошокером. Потом нас возили от одного участка полиции к другому, ничего не объясняя.
Я поддерживаю Алексея Навального и обязательно пойду на митинги еще. Потому что благодаря ему в Россию наконец вернулась настоящая политика. Может быть, он и есть наша последняя надежда. Наша страна в тупике, мы ни к чему стремимся, молодое поколение не может себе найти работу, нет никакой мотивации, ведь все равно с нас потом будут драть налоги, коррупция будет процветать, а права голоса нас окончательно лишат.

Руслан, 25 лет

Я вижу, как отец стареет, ему 56 лет, но он должен работать и не может уйти на достойную пенсию. Я хочу для него другой старости. Я хочу, чтоб мои будущие дети жили и не знали нищеты и коррупции. Одним сходит с рук все, а других сажают. За покушение на Навального никто не отвечает, до сих пор нет уголовного дела.

Я хочу для отца другой старости. Я хочу, чтоб мои будущие дети не знали нищеты и коррупции

Я вышел выразить свою позицию, потому что у нас в стране свобода слова и я не считаю себя ни в чем виноватым. Мы гуляли по городу, ничего не нарушали. Да, выходили на проезжую часть, но нас поддерживали, сигналили машины. Когда мы дошли до площади Восстания, за нами прибежал ОМОН, от него все кинулись бежать. Я остановился и кричал: «Зачем мы будем бежать? Чего мы боимся?». При мне начали скручивать людей, одного за другим. Я пытался спрашивать омоновцев, зачем они это делают, но на меня не обращали внимания. Тогда я стал кричать: «Отпускай!». Тут же прибежали двое людей в форме и начали меня бить. Потом появились еще трое, впятером они поволокли меня по земле до автобуса, запихнули в туда и продолжили бить. Меня сильно дарили по горлу, до сих пор охрипший голос, и все тело болит.
Андрей Акимов, 17 лет, школьник
Меня задержали на площади Восстания возле Московского вокзала. Я легко отделался: меня пару раз толкнули и запихали в автобус вместе с остальными, Но других людей избивали дубинками и валили на землю. В автобусе достаточно сильно избили мужчину и несовершеннолетнюю девочку. В отделении, куда меня привезли, вызвали моего отца. Он достаточно тяжело все это воспринял, не хочет про это говорить. Мне оформили нарушение режима самоизоляции и отпустили. Планирую ходить на митинги дальше, но, скорее всего, когда мне исполнится 18. Я не хочу, чтобы за мои действия отдувались родители.